|
вы вина много выпили за обедом. Да разве я не понимаю сама, что это и глупо,
и пошло, и что генерал рассердится? Я просто смеяться хочу. Ну, хочу да и
только! И зачем вам оскорблять женщину? Скорее вас прибьют палкой.
Я повернулся и молча пошел исполнять ее поручение. Конечно, это было
глупо, и, конечно, я не сумел вывернуться, но когда я стал подходить к
баронессе, помню, меня самого как будто что-то подзадорило, именно
школьничество подзадорило. Да и раздражен я был ужасно, точно пьян.
Глава VI
Вот уже два дня прошло после того глупого дня. И сколько крику, шуму,
толку, стуку! И какая все это беспорядица, неурядица, глупость и пошлость, и
я всему причиною. А впрочем, иногда бывает смешно - мне по крайней мере. Я
не умею себе дать отчета, что со мной сделалось, в исступленном ли я
состоянии нахожусь, в самом деле, или просто с дороги соскочил и
безобразничаю, пока не свяжут. Порой мне кажется, что у меня ум мешается. А
порой кажется, что я еще не далеко от детства, от школьной скамейки, и
просто грубо школьничаю.
Это Полина, это все Полина! Может быть, не было бы и школьничества,
если бы не она. Кто знает, может быть, я это все с отчаяния (как ни глупо,
впрочем, так рассуждать). И не понимаю, не понимаю, что в ней хорошего!
Хороша-то она, впрочем, хороша; кажется, хороша. Ведь она и других с ума
сводит. Высокая и стройная. Очень тонкая только. Мне кажется, ее можно всю в
узел завязать или перегнуть надвое. Следок ноги у ней узенький и длинный -
мучительный. Именно мучительный. Волосы с рыжим оттенком. Глаза - настоящие
кошачьи, но как она гордо и высокомерно умеет ими смотреть. Месяца четыре
тому назад, когда я только что поступил, она, раз вечером, в зале с Де-Грие
долго и горячо разговаривала. И так на него смотрела... что потом я, когда к
себе пришел ложиться спать, вообразил, что она дала ему пощечину, - только
что дала, стоит перед ним и на него смотрит... Вот с этого-то вечера я ее и
полюбил.
Впрочем, к делу.
Я спустился по дорожке в аллею, стал посредине аллеи и выжидал
баронессу и барона. В пяти шагах расстояния я снял шляпу и поклонился.
Помню, баронесса была в шелковом необъятной окружности платье,
светло-серого цвета, с оборками, в кринолине и с хвостом. Она мала собой и
толстоты необычайной, с ужасно толстым и отвислым подбородком, так что
совсем не видно шеи. Лицо багровое. Глаза маленькие, злые и наглые. Идет -
точно всех чести удостоивает. Барон сух, высок. Лицо, по немецкому
обыкновению, кривое и в тысяче мелких морщинок; в очках; сорока пяти лет.
Ноги у него начинаются чуть ли не с самой груди; это, значит, порода. Горд,
как павлин. Мешковат немного. Что-то баранье в выражении лица, по-своему
заменяющее глубокомыслие.
Все это мелькнуло мне в глаза в три секунды.
Мой поклон и моя шляпа в руках сначала едва-едва остановили их
внимание. Только барон слегка насупил брови. Баронесса так и плыла прямо на
меня.
- Madame la baronne, - проговорил я отчетливо вслух, отчеканивая каждое
слово, - j'ai l'honneur d'etre votre esclave12. --------
12 - Госпожа баронесса... честь имею быть вашим рабом (франц.).
Затем поклонился, надел шляпу и прошел мимо барона, вежливо обращая к
нему лицо и улыбаясь.
Шляпу снять велела мне она, но поклонился и сошкольничал я уж сам от
себя. Черт знает, что меня подтолкнуло? Я точно с горы летел.
- Гейн! - крикнул, или лучше сказать, крякнул барон, оборачиваясь ко
мне с сердитым удивлением.
Я обернулся и остановился в почтительном ожидании, продолжая на него
смотреть и улыбаться. Он, видимо, недоумевал и подтянул брови до nec plus
ultra13. Лицо его все более и более омрачалось. Баронесса тоже повернулась в
мою сторону и тоже посмотрела в гневном недоумении. Из прохожих стали
|
|