кормили,  пил жижу и тут же, выблевывая ее, отрубался. Но снова  его
вырывали  из  небытия  и,  напоив,  укладывали.  Несколько  раз  его
атрофировавшийся  желудок удержал-таки влитое в  него,  и  это  дало
толчок на поправку.
   Однажды  он проснулся и понял, что уже не уснет. Рядом никого  не
было,  только из другой комнаты раздавался шум – глухое позвякивание
и плеск.
   Алексей  оглядел  комнату  и удивился ее  чистоте  и  нарядности.
Занавески,  растянутые по углам, открывали чистое окно с  множеством
цветов  на  подоконнике. На полу ковер, такой, как у него  висел  на
стене  в  комнате. Там… в прошлой жизни… в Питере. Стенка была  тоже
словно  из  мебельного салона в его родном городе.  Точно  такую  он
видел   когда-то.  Непонятно,  до  чего  могли  довести  его   такие
воспоминания,  если  бы он не закашлялся. Плеск  где-то  в  квартире
стих,  словно  прислушивались именно к его харкающим  судорогам.  Он
успокоился,  и  вскоре плеск и позвякивание возобновились.  Напрягая
непослушные мышцы, Алексей сначала приподнялся на локте, а  потом  и
сел,  свесив  ноги на нагретый солнцем ковер. Он смог  подняться  и,
придерживаясь за мебель и стены, дошел до выхода из комнаты. Вышел в
коридор  и  пошел на чуть слышимый из-за стука крови в  висках  шум.
Попал он в кухню.
   Она  сидела  перед  ведром с парящей водой  и  перемывала  в  нем
посуду. Споласкивая в другом ведре, ставила чистые тарелки и  кружки
на  стол,  а  приборы – в большую вазу, для этого и предназначенную.
Она  сразу  заметила его, но только улыбнулась,  не  прекращая  мыть
посуду.
   –  Оденься, – сказала она, ставя очередную тарелку в стопку. – Ты
еще болеешь. Нечего стынуть.
   Алексей   стоял   в  одних  плавках,  причем  совершенно   теперь
осознавший, что плавки не его.
   – Там на стуле твоя одежда. И еще то, что Ханин тебе передал.
   Продравшись сквозь очередной кашель, Алексей спросил:
   – Ханин?
   Она кивнула и пояснила:
   – Друг. Мой и Антона.
   – Антон? – не понимал Алексей.
   –  Мой  близкий  друг.  Очень  близкий…  –  пояснила  она,  опять
улыбнувшись. – Иди оденься. Потом я тебе помогу выйти на улицу. Тебе
надо ходить. А сегодня тепло.
   Он  непростительно долго одевался, запутавшись в вещах, не помня,
где  его,  а  где  «новое». В конце концов он натянул  свои  джинсы,
застиранную теплую тельняшку, а поверх рубашку из хлопка. Босой,  он
снова появился в кухне, и Алина, одобрив, пошла на балкон и принесла
ему носки.
   Вскоре  они  уже сидели на скамейке возле подъезда. В шагах  пяти
от  них  горел  костер, на котором грела воду какая-то  девочка  лет
deqrh. Рядом с ней крутилась мелкая черная собачонка, забавно  виляя
хвостиком и все норовя попасть под ноги девочке.
   Алексею  было  стыдно перед сидящей так близко к  нему  девушкой.
Она  его  второй  раз  спасает,  а  он  даже  ее  имени  не  помнит.
Откинувшись  на  спинку,  она смотрела на него,  а  он,  согнувшись,
страдая  от своих мыслей и держа в руках железную кружку  с  бледным
чаем  без  сахара, которым его угостила девочка, глядел  на  асфальт
весь  в  трещинках, словно кожа старика. Он не знал, с  чего  начать
разговор.  Ну  не  спрашивать  же ее,  как  зовут.  Невольно  горько
улыбнувшись, он наконец спросил:
   – Давно я у тебя?
   – С того дня, как ты сбежал, – с мягкой улыбкой ответила она.
   Алексей вздрогнул. Она и это знала. А если не только она?
   – Это давно было?